С мыслей о Стеблеве я переключился на… Лену. Улыбнулся, вспоминая наши поцелуи, позволил себе побалдеть, но зловредная память быстренько охладила мои чувства утренними приключениями.
Что за мужик выползал из подвала водонапорной башни? Тоже искал дорогу вниз? Или, наоборот, вышел из-под земли? Если все-таки я рискну сунуться в городские подземелье, нужно искать другую точку входа. Мало ли какие ловушки в водонапорке, кто его знает, что там происходит, внутри.
Надо поднапрячься и вспомнить, откуда еще удобно и относительно безопасно можно нырнуть на глубину, так сказать.
— Кх-кх, — негромкое покашливание с соседней койки аккуратно вынуло меня из размышлений. — Слышь, сынок, — позвал дед.
— Что? Помочь что-то? — откликнулся я, не открывая глаз, в глубине души очень надеясь, что не придется подниматься с кровати.
— А ты, правда что ль, Лесаков Алексей?
Я открыл глаза и наткнулся на пристальный изучающий взгляд старика. А дедок-то тот еще жучара, по ходу дела.
— Правда, дедушка, почему интересуетесь? — мы продолжили играть в гляделки.
— А по батюшке?
— А по батюшке я Степанович, — улыбнулся я.
Так и подмывало сказать: по обоим батюшкам Степановичи мы, но я сдержался. Объясняй потом, что имел ввиду.
— Это хорошо, Алексей Степанович Лесаков, — дед улыбнулся в ответ, потом вдруг отвернулся, откинулся на подушку и повторил. — Это очень хорошо!
Глава 11
Довольный дедуля уснул, а я лежал в кровати, стараясь несильно ворочаться, чтобы не беспокоить пробитую голову, и маялся кучей вопросов. Сна не было ни в одному глазу. Перед внутренним взором стояла хитрая улыбка соседа по палате и его странная реплика. Он что, знал отца моего студента? Если так, тогда он и со мной другим мог встречаться, а то и жить в одном дворе.
Черт! Как же хреново, что память бывшего хозяина канула в небытие. С ней хоть как-то ориентировался в «собственном» прошлом, а сейчас сплошной туман и никакого просвета, все наощупь. А наощупь, как известно, хорошо девчонок в темноте ловить. В моей ситуации рано или поздно на поверхность что-то или кто-то всплывет, и замучаешься отмахиваться от подозрений.
С другой стороны, удар по голове пришелся как нельзя кстати, теперь можно при необходимости все валить на забывчивость. Ну а что, сотрясение было? Было! Документик имеется. Вполне возможна и ретроградная амнезия, или как там на медицинском краткосрочная потеря памяти называется? Надо завтра у доктора на обходе уточнить, чтобы, так сказать, владеть аргументом.
Я осторожно перевернулся на другой бок и снова уперся рогом в мысли. Интересно, чему так обрадовался дедок, когда узнал что я именно Лесаков и по отцу Степанович? Как тут до утра дожить, не померев от любопытства, особенно в свете наистраннейших событий, набирающих скорость по всем фронтам.
Я закрыл глаза, но сон не шел ни в какую. Мысли крутились вокруг да около, но все время возвращались к водонапорной башне, старой карте подземелий, неугомонной Лене (вот как теперь от нее отбрыкиваться, чтобы не увязалась со мной в поход по злачным местам?!).
Надо, кстати, прикинуть, откуда теперь заходить под землю, с какой известной мне точки. Лезть наобум в подвал башни не очень хочется. Если там все-таки чье-то логово, то пристукнут меня в нем за милую душу. В лучшем случае сначала допросят, зачем я залез и что ищу, в худшем грохнут без разговоров и фамилию не спросят. Зачем им моя фамилия, предполагаю, неизвестные товарищи её и так прекрасно знают.
Искать меня, конечно, будут, да только вряд ли найдут. Никому и в голову не придет, что студент Лесаков за каким-то лешим поперся в заброшенную башню. Что он там мог забыть, приличный юноша из педагогического училища, член ОСВОД, комсомолец и прочая. Вот именно что ничего хорошего.
В голове всплывали события последних дней, вяло виляли рыбьими хвостами и уходили на глубину. Незаметно для себя я вырубился. Во сне я долго брел по темноте, в холоде, наощупь ориентируясь в пространстве, которого не было. Это сводило с ума. Иногда руки натыкались на какие-то стены, покрытые чем-то скользким и мокрым, время от времени, мне казалось, что я упирался во что-то, похожее на двери. Но все они были заперты.
Сколько я так бродил, не знаю, когда услышал голоса, а затем увидел свет в пресловутом тоннеле. Честно говоря, испугался. А ну как те самые неизвестные силы вдруг обнаружили сбой в системе и решили все расставить по своим местам. Молодого студента Лесакова вернуть в свое время и в свое тело, а старого спасателя Лесового отправить на больничную койку, а то и вовсе на тот свет.
Страхом пробрало аж до мозжечка. Где-то в глубине под ложечкой заледенело, тело отказывалось идти вперед, ноги тем временем упрямство несли в неизведанное. В конце концов, я вырвался из темноты и ослеп от яркого света, заливавшего все вокруг.
— Сынок, ну как же так-то? Мать переживает, извелась вся. Ты прости, не пустил я ее к тебе, сердце прихватило, сегодня не придет. Пригрозил, что скорую вызову и рядом с тобой в другой палате уложу на постой. Эх, Леша, заканчивал бы ты с этой работой, не мальчик уже, хоть и не стар…
Глаза постепенно привыкли, и я снова увидел свое тело, опутанное проводами в той же палате, что и в прошлом сне. Рядом с койкой, на которой я лежал, сидел отец. Больше никого не наблюдалось. Сам я висел где-то под потолком и наблюдал картину как через экран. При этом мои чувства и эмоции никуда не делись. Вот и сейчас сердце неистово колотилось от смеси страха, удивления и радости. Отец жив! И мама, мама тоже, оказывается, жива! Если для этого нужно было умереть или получить инфаркт и попасть в прошлое — трижды повторю на бис!
— И не надо мне говорить, что близко к сердцу не принимаешь! Сердце оно не слепое и не бесчувственное. Себя можешь сколько угодно обманывать и других тоже, а нам, близким, не смей врать! Людское горе в тебе всегда след оставляет, если ты человек. А ты человек! И попробуй мне не поднимись! Я тебя на том свете и руки не подам! Ты меня знаешь, мое слово кремень! — отец помолчал и продолжил. — Вот что я тебе скажу, Алексей! Оставлять сына сиротой — не дело. Кто его научит на лодке ходить, из ружья моего стрелять? Книги читать, рогатки резать? Вот и я говорю! А Галочка вчера на УЗИ ходила… Сынок у тебя будет, стало быть, у нас с мамкой твоей внучек народится. Ты уж давай, постарайся. Рано тебе на тот свет, точно тебе говорю.
Отцовские слова ошпарили кипятком. Я замер в точке наблюдения, а потом рванул туда, вниз, надеясь со всего размаху нырнуть обратно в свое тело, выпихнуть студента в его советскую реальность, а самому вернуться к свой век. Такую цену я оказался не готов платить за… За что? За жизнь своих близких?
Эта мысль окатила меня ушатом холодной воды Я остановился, тяжело дыша и громко ругаясь вслух. Внизу заволновался отец, поднялся и пошёл к двери звать медсестру. Еще бы, в палате вдруг ни с того ни с сего замигали все лампочки, медицинская аппаратура начала пищать и выделываться. Мужское тело на кровати вдруг выгнуло дугой.
Я притормозил, понимая, что странный экран даже не прогнулся от моих неистовых попыток его пробить. В тот же самый момент моя тушка обмякла, рухнула на постель и снова застыла, но отец перепугался насмерть и начал срочно требовать доктора. В больничном коридоре поднялась суета.
Батя вернулся ко мне, окликнул по имени, присел рядом и взял меня за руку. Едва горячая шершавая рука накрыла мою ледяную ладонь, я вздрогнул и проснулся. Сердце все также отплясывало твист, больно стукаясь о ребра. В висках работали отбойники, во рту пересохло, а руки свело судорогой, по всей видимости отлежал. Я осторожно разжал скрюченные пальцы и скривился от острых иголок, побежавших под кожей.
Спустя полчаса, когда организм угомонился, я все-таки поднялся, взял кружку и осторожно двинулся к умывальнику, набрать воды. Стараясь не шуметь, наполнил чашку и жадно припал в вкусной влаге. Сколько себя помню, нашу энскую воду почти всегда можно было пить из-под крана.